Александр НЕВЗОРОВ: Так, мы в эфире. Вадим, вы меня слышите? Это «И грянул Грэм», который только что демонстрировал совершенно великолепную связь и беспроблемность взаимного выхода. Он по-прежнему безмолвен.

Ну смотрите, пока грэмовцы налаживают звук…

Вадим РАДИОНОВ: Здравствуйте, мы начинаем наш эфир. Меня зовут Вадим Радионов, режиссёр Денис Ковалёв. И сегодня мы встретимся с Александром Невзоровым и поговорим с ним в прямом эфире. Подключайтесь, оставляйте ваши комментарии в чате, задавайте вопросы в нашем Telegram. Ссылку вы найдёте в чате, сверху она закреплена.

С нами на связи Александр Невзоров. Александр Глебович, здравствуйте, рады вас видеть.

Александр НЕВЗОРОВ: Здравствуйте, здравствуйте.

Вадим РАДИОНОВ: Я хотел начать с такого вопроса, даже в каком-то смысле философского. Нередко приходится слышать от разных людей, что жизнь делится на «до» и «после». Ну, у каждого своё событие. У вас ведь была история в 1990 году — покушение, когда пуля прошла рядом с сердцем. Это этапная для вас история, этот 1990 год? Она разделила вашу жизнь?

Александр НЕВЗОРОВ: Нет. Нет, для меня ни одна история — а поверьте, были и поярче эпизоды — никогда не была чем-то этапным. Этапными могут быть интеллектуальные изменения человека, но совсем не события. Понимаете, как ни странно, события довольно долго откисают, отмокают, дают реакцию и довольно долго осмысливаются. А пока они осмысливаются, они теряют свою остроту и уже воспринимаются как некое прошлое, как некая история. А с учётом моего снисходительно-презрительного отношения к истории, конечно оправданного вполне, — наверное, нет. Ни то, ни другое, ни пятое событие на меня не влияли.

Вадим РАДИОНОВ: Прошлое не определяет будущее? Потому что вот наш канал называется «И грянул Грэм». Это, конечно, отсылка к Рэю Брэдбери, к его рассказу про бабочку, которая была раздавлена…

Александр НЕВЗОРОВ: Бредовый рассказ, абсолютно идиотический. Идиотический и безграмотный. Потому что для того, чтобы изменить баланс происхождения жизни, эволюции, развития видов необходимо было бы уничтожить как минимум подвид этих бабочек, то есть несколько миллиардов штук, включая различные куколковые стадии, имаго и так далее.

Это очень красивая, очень симпатичная литературная бредятина — такая же, например, как «Собака Баскервилей». Прекрасно понимаете, что если реальной собаке намазать вокруг глаз белым фосфором, так она не то что не будет гоняться по болотам — она будет лежать, скулить, ослепнет, у неё облезет шерсть и съязвится кожа в этих местах. Это всё, грубо говоря, художка.

Что касается влияния истории. История не влияет на настоящее. Она на него уже повлияла. То есть эта реакция уже произошла. И единственная форма, в которой мы можем наблюдать историю реальную, это в виде её зафиксированного результата в настоящем. Здесь история выступает, чтобы вам было понятно, в качестве некой химии. Вот есть разные элементы. Эти элементы вступили между собой в реакцию. И результатом их реакции есть некий третий, четвёртый, новый элемент и так далее. И с этим уже ничего не поделаешь.

То есть защищать и оберегать историю абсолютно бессмысленно.

Вадим РАДИОНОВ: Но рождение мифов… Даже если взять образ собаки Баскервилей, это же, в общем, создание некого мифа, некой иллюзии, которая потом уже передаётся из уст в уста. И здесь мы подходим уже к медийному наполнению. И в какой-то момент какие-то группы людей находятся уже в искажённом представлении. Это важный элемент — именно миф, который рождается из малозначительного эпизода и который потом влияет на большое количество людей?

Александр НЕВЗОРОВ: Друг мой, давайте сразу определим: кто — люди, на которых влияют мифы? Это люди, скажем так, с определёнными недостатками развития. Потому что есть, например, религиозные люди, мировоззрение которых полностью выстроено даже не на красивых литературных мифов, интеллектуальных и рафинированных, типа вашего Бредбери, а просто на весьма примитивных плагиатированных сказках скотоводов Синайского полуострова. 

Надо всегда уметь преодолеть гравитацию мифа, который притягивает тебя в общую культуру, в общее массовое сознание, и всегда быть выше лобого мифа. Этому учили французские просветители. Этому учил господин Ламетри. Этому учил Иван Петрович Павлов. Этому учили все действительно истинные интеллектуалы.

Вадим РАДИОНОВ: Здесь вы упомянули термин «гравитация». Если мы говорим о планетах и переходим к физике, — есть такая скорость убегания. От чего зависит скорость убегания — от мифа? Есть ли там, условно говоря, чёрная дыра мифологии? Поскольку нельзя убежать, потому что скорость света максимальна в вакууме. Скорость убегания от мифа?

Александр НЕВЗОРОВ: Имея в виду под скоростью убегания различные космические скорости, которые требуются для преодоления гравитации той планеты, с которой производится старт летательного аппарата. Как вы сами прекрасно знаете, на каждой планете абсолютно разная гравитация. И для того, чтобы стартовать, условно говоря, с Луны, нужна гораздо меньшая мощность, гораздо меньшая космическая скорость, чем для того, чтобы, например, свалить с какого-нибудь Сатурна или Юпитера. Поэтому всё зависит от планеты.

Может быть, русская культура невелика и провинциальна, но мировая культура с её брендами, с её мемами, с её практическим всевластием… Не забывайте, что культура, эта тварь… 

Что такое культура? Это ложь о человеке. Что такое наука? Это правда о человеке. Человек культуры и человек науки — это совершенно разные существа, никак между собой не связанные и очень часто конфликтны. Но культура пришла гораздо раньше любой науки, как минимум на 4500 лет, и заняла все командные высоты, и подчинила себе, скажем так, практически всё развитие жизни. Поэтому с ней приходится считаться.

Когда меня упрекают, что я так пренебрежительно отношусь к культуре, но на самом деле так хорошо её знаю, я говорю: ну, братцы, я как на острове Тамбукту. На острове Тамбукту не принято рассчитываться евро или долларами, там в ходу ракушки. Поэтому мне приходится иметь полные карманы ракушек, чтобы с местными дикарями иметь возможность производить расчёт.

Вадим РАДИОНОВ: Но есть такой миф, может быть гипотетически, такой миф, из которого вы не можете выбраться? Условно говоря, я не зря упомянул чёрную дыру. Если вы за горизонтом событий, вы уже не можете вырваться, потому что скорость света — максимальная величина и, соответственно, чёрная дыра уже не даёт свету, фотонам, тоже оттуда выбраться. Есть что-то, что не позволяет вам выбраться за пределы мифа?

Александр НЕВЗОРОВ: Слушайте, я абсолютно такой же человек, как и все. Я абсолютно точно так же нахожусь под влиянием культуры, которую я так проклинаю. Ну, для меня, может быть, не родная и не интересная русская культура, но мировая всё равно для меня работает, разумеется, как и для всех остальных.

Я такой же, как и все. У нас всех абсолютно одинаковый мозг, у всех нас абсолютно одинаковый потенциал этого мозга. Другое дело, что я постарше и давно в этом бою, давно в этой игре. На моих глазах рушились мифы о странах, мощи, государствах, войнах. Поэтому я научился, скажем так, может быть, чуть-чуть лучше, чем все остальные, преодолевать влияние этих мифов. Но некоторые мифы я оставляю и позволяю им жить. 

Другое дело, что это такая всесильная штука, как, например, Гагарин в космосе. Конечно, люди прямо вспыхивают, оскорбляются, когда я говорю: «Да не был он никогда ни в каком космосе! Вы что, спятили?» Термосфера — это не космос, это слой атмосферы Земли. Ещё над ней, извините, экзосфера. До настоящего космоса лететь и лететь. Это один из слоёв земной атмосферы. Хотя вроде бы линия Кармана условная преодолена, где перестаёт действовать закон Бернулли, но тем не менее это всё равно слой атмосферы, существенно более разреженный, чем мезосфера, стратосфера или какая-нибудь тропосфера. 

Но всё равно люди привыкли, что он был в космосе. Абсолютно не отменяет героизма этого факта. Это великолепный был поступок. Ведь представь себе башню, набитую взрывчаткой, и на верху этой башни в маленькой железной дерьмовой кабинки сидишь ты. Но это каскадёрство, а не космический полёт. А как каскадёр он существенно превышает всех знаемых.

Вадим РАДИОНОВ: Здесь интересно, опять же, что те люди, которые верят в то, что Гагарин был в космосе… Не все, я не хочу заниматься обобщением, упрощаю просто риторику, для того чтобы было понятно. Я сталкивался с таким явлением, что люди, которые не верят в то, что американцы были на Луне, убеждены, что Гагарин там был. Хотя ни там, ни там этих конкретных людей не было. Это разделение на своих и чужих…

Александр НЕВЗОРОВ: Нет, американцы на Луне были реально.

Вадим РАДИОНОВ: Я в этом не сомневаюсь. Я говорю, иногда люди воспринимают в зависимости от симпатий и антипатий.

Александр НЕВЗОРОВ: Нет, у меня нет симпатии и антипатии, поймите. Я, наверное, больше, чем кто бы то ни было, имею право на русофобию. Спятившая Россия меня обворовала, искусала и так далее. Причём подло и несправедливо. Я, может быть, и русофоб. Но когда дело касается профессии, когда дело касается честного прямого разговора — ну, относительно честного и относительно прямого, — то я, конечно, русофобию отключаю. Полагаю, что ей не место, потому что она, как и всякая эмоция, загрязняет мышление. Надо не допускать её в профессию.

Притом что если меня взять, отпрепарировать — наверное, я убеждённый и ярый русофоб.

Вадим РАДИОНОВ: Но это ощущение пришло к вам не сразу, как я понимаю?

Александр НЕВЗОРОВ: Нет, я думаю, что сознание и готовность в этом сознаваться пришла не сразу. Но довольно давно, если вы помните, где-то с 2014 года, я, будучи абсолютно вольным кондотьером, пошёл в один окоп с людьми, с которыми я всегда был в очень скверных отношениях. И прекрасно понимая, к чему идёт Россия, к чему идёт дело, я начал драться рядом с ними. Они тупые, как правило, эти либералы. И они, вместо того чтобы радоваться тому, что теперь рядом с ними большой и архисильный воин, они мне начали гнусными голосами: Вильнюс, не Вильнюс, такие-то годы… Это примерно как Этторе Фьерамоске, или Гонзаге, или Малатесте задать вопрос: а почему вы раньше воевали за Венецию, а теперь за Милан? Да хочу так! И отчитываться никому не буду, почему я делаю так или делаю иначе. Я имею возможность делать то, что хочу.

Вадим РАДИОНОВ: Вот это…

Александр НЕВЗОРОВ: Слушаю вас, уважаемый.

Вадим РАДИОНОВ: Я задам свой вопрос… Я вас неудачно прервал. Я задам вопрос чуть позже, прошу прощения.

Александр НЕВЗОРОВ: Ну ладно, всё равно монолог прервался. 

Смотрите, неужели вы не хотите ничего для себя прояснить и для своих зрителей? Ведь всё равно все сейчас болеют Курском. Этот Курск превращается в грандиозную загадку. Потому что у путина нет на лице следов гемалокрии — кровавых слёз. Они не текут, кровавые слёзы, по его щёчкам. Он нацепил шортики, панаму и направился в вояж. Он делает вид, что ничего не происходит. Я не я, область не моя, Курском больше — Курском меньше, не в Курсках счастье…

Он рассекает по курортам, дегустировал бараньи яички в Азербайджане у своего приятеля, вкушал груши в Кабардино-Балкарии. Решил смотаться к Кадырову, потому что тот обещал его покатать на новенькой Tesla с пулемётом. То есть он ведёт красивую жизнь, как будто бы действительно ничего не происходит. 

А реально впервые за очень, очень много лет эта Россия оккупирована. И оккупирована весьма и весьма существенно. Тем не менее он выбирает такую архистранную позу. Понятно, что от беспомощности. Понятно, что они всегда не знают, чем отвечать, не знают, как действовать. Они подставили в качестве главного посмешища бедного чеченца, командира «Ахмата», которому Интернет уже придумал массу совершенно гениальных названий. Никто же не может запомнить, как его зовут. Поэтому он уже называется «Лапти Аладдина», «Ебу бабуинов», ещё какими-то потешными… Я подозреваю, что даже сам бедный Алаудинов сам не заметил, как его безжалостно превратили в Конашенкова и сделали комиком.

Понятно, что он был увлечён медийностью и не заметил, что он стал рекламным лицом Курского позора, амбассадором. Это не очень удачное амбассадорство, потому что одно дело — быть лицом новой коллекции Dior или Chanel, а другое дело — вписываться как лицо геморройных свечей и наблюдать потом на всех транспарантах и постерах свою мордашку в этом качестве.

В общем, поведение путина загадочно. Зато не загадочна та дикость, которую демонстрируют русские в своём намерении и в своей готовности примерно 900 тысяч… Ну, в Курске 400 тысяч, а в области живёт 500 тысяч, — примерно 500 тысяч русских подвергнуть русской же ковровой бомбардировке. Причём вы слышали их аргументацию.

Вадим РАДИОНОВ: Это Наталия Нарочницкая на Первом канале предложила. Всех и всё.

Александр НЕВЗОРОВ: Всех убить, всех обитателей деревушек, посёлков, городков… Нет, они уже подвели идеологическую базу. Они говорят, что если обитатели Курской области — патриоты России, то патриоты должны любить русские бомбы в любом случае, даже если они падают на них самих, и встречать эти бомбы с пением «Березонька-занозонька», с флагами и цветами. И умирать тоже надо живописно, но организованно, радуясь, что убили русские бомбы.

Это мы всё видим. И это в очередной раз демонстрирует ту неисцелимость, инкурабельность России, о которой я довольно часто говорю. К сожалению, это стало причиной моего интеллектуального и человеческого расхода практически со всей остальной оппозицией и эмиграцией. У меня осталось всего несколько людей, с которыми я могу на эту тему говорить.

Вадим РАДИОНОВ: Неисцелимость. Такой хаос, который творится — на ваш взгляд, это с чем связано всё-таки? С неким безразличием, которое существует? Россия растянутая, большая страна, 17 млн кв. км. Жители Владивостока, наверное, многие никогда не бывали в Курске. Это что-то где-то очень далеко. Если это не показывать по телевизору и читать не те Telegram-каналы — наверное, ты и не узнаешь, что там происходит на самом деле. Как вы думаете, с чем связана эта неисцелимость России?

Александр НЕВЗОРОВ: Нет, я про неисцелимость говорил в совершенно другом смысле. Я говорил про то, что Россия никогда другой быть не может. Она не может не убивать, не колонизировать, не захватывать, не высасывать, не грабить, не беззаконничать, не подличать. Она вот такая непеределываемая,  её надо воспринимать только в этом качестве.

Безразличие, о котором говорите вы, — вероятно, это связано прежде всего с тем, что большая часть населения одобряет и приветствует эту войну. Из-под палки, из страха. Это не оправдывает их. Но тем не менее это объясняет безразличие. Потому что когда тебе чужды, непонятны и отчасти, может быть, и омерзительны цели этой войны, её смыслы, её пропаганда — ты стараешься держаться подальше от всего, что с ней связано. 

В данном случае, конечно, оккупация русской территории должна была бы, по идее, всколыхнуть народец. Вот тогда все могли бы рвануть на себе тельняшки, запеть «Вставай, страна огромная» и так далее. Этого не произошло. Все абсолютно безразлично восприняли оттяпывание огромного куска в самом, как они любят выражаться, сердце России. 

Поэтому я думаю, что всё равно дело в том, что эта пассивность и подлость покорности… А это именно покорность, это реакция раба. И когда этот раб видит, что у господина случился понос и что его тога в коричневых пятнах, что он бегает, воняет и орёт — раб (так, чтобы никто не видел) усмехается беде господина. Примерно так же сейчас большинство россиян реагируют. Даже то большинство, которое в соцопросах ручается за свою любовь к путину, реагирует на эту беду, на это страшное позорище, которое сейчас переживает Россия. 

Конечно, позор грандиозный, колоссальный, немыслимый позор.

Вадим РАДИОНОВ: Но мы не наблюдаем сейчас крушение ещё одного мифа? Потому что сакрализация 9 Мая, Дня Победы, который в брежневские времена начали отмечать, потом уже в путинское время это приобрело идеологическую, политическую составляющую очень мощную. И все эти «Спасибо деду за победу», «Можем повторить», надписи на BMW…

И вот это «Можем повторить» наступило, со всеми чудовищными последствиями. Этот миф разрушается сейчас на глазах очень многих людей. Или нет? Или этот миф продолжает существовать? Возвращаемся к тому, с чего мы начали разговор.

Александр НЕВЗОРОВ: У самых примитивных этот миф не будет разрушен, потому что этот миф составляет одну из основ их мировоззрения. И при малейшем посягательстве на него, при попытке его развалить человек просто теряет ориентацию, теряет всякую идейную и смысловую почву под ногами и пытается яростью, злобой — но удержать этот миф при себе и удержаться на этом мифе. Мы видим, что на протяжении тысяч лет существуют религии и что они не принимают во внимание ни логику, ни смысл, ни открытия, ни разоблачения, ни насмешки, ни проеденные в них кислотами науки пятна. Они не воспринимают этого, они всё равно идут целовать чьи-то протухшие расчленённые останки под названием «мощи» и убеждены, что это поможет им жить.

И такая же история с победобесием. Всё происшедшее… Ведь путин утащит в могилу вместе с собой, конечно, и этот День Победы, и победобесие, и РПЦ, и всех этих Зой Космодемьянских, Кутузовых, Невских и тому подобное, потому что он успел их всех пропитать своим запахом. И теперь, когда речь заходит о колорадских ленточках или о каких-то других символах, мы остро чувствуем запах страшного и кровавого параноика, который поломал миллионы жизней, испортил жизни —  я не говорю даже о тех людях, у которых он их отнял — испортил жизнь для очень многих людей.

Могу сказать по наблюдениям за эмиграцией: такое понятие, как «родина» — это существенное понятие. Не берём меня, для меня такого понятия нет как такового, я абсолютно человек без корней, без национальности, и прекрасно себя чувствую в этом качестве. Но я вижу людей, которые реально мучаются от того, что они утратили родину, и это для них физическая пытка и мука. Помимо тех людей, которые скончались от реально жутких ран и травм, с выпущенными кишками ползли по грязи и сгнили в украинских канавах, есть ещё люди, которые продолжают мучиться из-за того, что они лишены родины.

Даже эти обмёныши, вся вот эта компания — Яшин, Кара-Мурза, — ведь они тоже в первую очередь, когда их выставили и обменяли, продемонстрировали страшную боль от того, что их разлучили с Россией. То есть это люди, которые абсолютно не способны преодолеть культурную, политическую гравитацию. Они всё равно никогда не будут людьми Запада, они всё равно навсегда останутся там, по ту сторону. Потому что иначе им больно.

Вадим РАДИОНОВ: Там же тоже кто-то должен остаться. Если вспомним исторический факт, когда семеро вышли на демонстрацию против подавления «Пражской весны». Вацлав Гавел потом, если не ошибаюсь, сказал: «Это семь причин для нас не ненавидеть весь советский народ». Я цитирую не дословно, но мысль была примерно такая. Россия или территория, на которой есть Россия, никуда не исчезнет. И люди, которые там жили, тоже никуда не исчезнут. Мы не знаем, географически как это будет выглядеть, но что-то там всё равно будет. И важно, чтобы там были, мне кажется, и люди достойные. Или вы списываете этот…

Александр НЕВЗОРОВ: Я не верю в достоинства тех людей, которые находятся там. Смотрите, давайте здесь расставим точки. То, что позволительно и одобрительно у какого-то простого, не медийного, не политика, у человека, который действительно искренне любит, тоскует и не может жить без той культуры, без того наполнения, без тех смыслов, — это одно. Когда мы говорим о политике, который взялся засучив руками решать наши судьбы, — мы вправе требовать от него безукоризненной трезвости. И если это существо не понимает, что путин — это не исключение, это не досадная неприятность в судьбе России, а абсолютная закономерность, что для России способ существования — грабежи, убийства, захват территорий, подчинение, покорение, и в том числе это направлено на внутренние свои дела, на внутреннее населения.

Вот они сейчас организовали «полк Пушкина», смешно уже, туда вошли все члены Союза писателей. Чем это показательно? Пушкин ведь им очень дорог как пример того, как легко они ломают людей, как они из вольнодумцев делают покорную обслугу идеи русского мира, царедворцев, трепетных лизоблюдов, которые готовы своими работами оправдывать преступления имперщины — чем, собственно, сломанный Пушкин и занимался. Все почему-то думают, что у него была некая интеллектуальная эволюция.

Не было никакой интеллектуальной эволюции. Была тяжелейшая… Его сломали, его запугали. Дуэли, на которые он решался, — это не показатель. Одно дело — сойтись быстренько на дуэли, другое дело — медленная пытка бедностью, долгами, цензорами, проблемами, дурой-женой, которая танцевать где-то хочет, а её не пускают. Конечно, он сломался, на пошёл на множество компромиссов, и начались все эти «Клеветникам России» и так далее. 

Точно так же сломали вашего Феденьку Достоевского. Когда ему стало понятно, что он никогда больше в жизни не навестит игорных домов и не окажется в Петербурге, никогда не поедет в Баден-Баден — вот тогда появились те самые стихи, посвящённые царю, которые он написал из своей ссылки. И потом потихонечку-потихонечку он понял, что жить в этой стране можно, только если ты Проханов. Только если ты соловей режима, если ты Дугин.

Мы видим, что они всё равно будут ломать судьбы, они будут ломать страны, государства, континенты. Они мечтают, по крайней мере, об этом. У той же Нарочницкой это вполне искренне. У них осталось в Курске, они вывезли 122 тысячи, как они говорят. Но там тогда, извините, всё равно свыше полумиллиона человек осталось! И они готовы эти полмиллиона принести в жертву для того, чтобы выбить оттуда десять тысяч вэсэушников. 

Кстати говоря, сегодняшняя сцена, мерзкая сцена, парад лицемерия в Беслане, где главный палач Беслана, главный виновник… Ведь путин делает это православно-гимнастическое упражнение с карачками, с лбом… Но мы же понимаем, что это преступление было абсолютно родственным, абсолютно однояйцевым преступлением с «Курском». Потому что тогда он угробил экипаж подводной лодки для того, чтобы западные спецы, которые будут спасать, не покопались бы случайно в её секретных потрохах. В этом случае ему не важно было спасти заложников — важно было убить басаевцев. Убить демонстративно, показательно. Поэтому были приняты решения об огнемётах, танковых ударах, гранатомётах. Не случайно Беслан вошёл во все мировые учебники как самая бездарная и абсурдная операция по освобождению заложников.

И здесь мы видим, в Курске-2, такую же историю: когда он готов пожертвовать любым количеством людей для того, чтобы продемонстрировать несгибаемость, упёртость, крутость, тупость и жестокость. 

Знаете, я всем говорю. Мы наблюдаем эту патологию путина. А я говорю: слушайте, у меня нет сомнений в том, что он патологичен. Но назовите мне хоть что-нибудь, что делает путин, — того, чего не делали бы русские цари до него? Назовите мне хотя бы маленький пунктик внешней или внутренней политики, который не является традиционным, глубоко традиционным?

Мы видим Якутию. Из этой Якутии ежегодно выкачивается 40 миллионов каратов алмазов. То есть каждый якут мог бы получать каждый месяц несколько тысяч долларов только за то, что он якут — и больше ему ничего делать было бы не надо. А про то, как живёт город Якутск и его кварталы, где люди вынуждены гадить в бараках в ведро, а потом носить это на помойку, мы тоже все знаем. Этим Россия платит за 40 миллионов каратов алмазов.

Поэтому мы говорим про то, что она неисцелима, неизлечима. Я не вижу для неё, честно говоря, никакой возможности уцелеть. Будет ли это следствием войны или следствием каких-то ближайших потрясений, но у неё нет шансов в сегодняшнем мире.

Вадим РАДИОНОВ: То, что произошло сегодня в Беслане, и то, что произошло сегодня в Запорожье: путин встал на колени и перекрестился…

Александр НЕВЗОРОВ: …а другой рукой убил пять детей в Запорожье.

Вадим РАДИОНОВ: Да. Но это уже вторая история с таким… я не знаю, использовать слово «совпадение», наверное, не очень уместно. Я просто упомяну, что, когда в России отмечали День детей и семьи, российские ракеты ударили по детской клинической больнице «Охмадет». И сегодня, когда путин встаёт перед детьми Беслана на колени, российские снаряды и бомбы падают на детский лагерь в Запорожье.

Александр НЕВЗОРОВ: Да. Собственно говоря, а что, вы хотите, чтобы я вам ответил?

Вадим РАДИОНОВ: Он зациклен на детях? Эта ненависть к детям, уничтожение детей. Потому что в «Охмадет» ракеты летели целенаправленно, это уже видно.

Александр НЕВЗОРОВ: Друг мой, не потому, что я хочу возражать, но я не уверен, что присутствует конкретно ненависть к детям. Для этого нужно пациента брать in vitro, «на стекло», и обследовать. Может быть, там действительно есть какие-то девиации, которые касаются конкретно детей. Мы же не имеем возможности обследовать путина так, как полагается это сделать по всем клиническим правилам. Поэтому мы вынуждены гадать. 

Я не знаю, есть ли у него какие-то особые претензии к детям как таковым. Но, как и вы, наблюдаю тоже эти дикие закономерности, наблюдаю патологическую садистскую беспощадность. Но теперь мы видим, что эта садистская беспощадность направлена на всю внешнюю историю и политику России, так и на внутреннюю. И поэтому поразительныи лицемерием воняет об обсуждения: возвращать смертную казнь — не возвращать… Слушайте, они кого надо — всегда соберутся за кофейком в Кремле и шёпотом приговорят — как приговорили Навального, как приговорили Литвиненко. И потом выберут день, когда им понадобится поднять себе настроение — и приведут приговор в исполнение.

Мы видим, что практически все русские правители не воспринимали человеческую жизнь как какую-то ценность, это всегда была травина, это всегда было топливо для государственной машины. И у путина здесь есть действительно колоссальное сходство со всеми своими предшественниками. Вероятно, если бы мы занимались всерьёз и подробно клинической психиатрией и могли бы обследовать и исследовать, то, наверное, мы могли бы сделать вывод, который сделали уже давно за нас, — тот вывод, что да, действительно равные условия, схожие условия порождают схожие организмы.

Вы знаете, что такое конвергенция и дивергенция. И все люди, которые получают столь неограниченную власть, все становятся сходственны как в методах, так и в отношениях и в настроениях. Ведь для того, чтобы выжигать, уничтожать, осквернять немыслимо… Кстати, у того же Льва Толстого изумительное описание того, что делали русские солдаты с чеченскими аулами. Вот это единственное, наверное, что у него имеет смысл читать, там он ещё как-то не заврался, как во всех своих «войнах и мирах». 

Мы понимаем, что любой царь, любой генерал, который отдаёт команду о карательных экспедициях и корпусах в горы, о разгроме аулов, прекрасно знает, чем это пахнет, как это выглядит, сколько вытекает крови, какие кучи солдатского дерьма, сколько будет изнасиловано девчонок двенадцати, одиннадцати, тринадцати лет, и женщин тоже. Они на это всегда шли. У них всегда для этого было некое оправдание в виде государственной идеологии и так называемого величия России.

Они придумали для себя этот бред, что путин взял… Очень смешно, они подписали, что любой иностранец, разделяющий «духовно-нравственные ценности России», немедленно будет наделён гражданством. Вот мне интересно, о каких таких духовно-нравственных ценностях болтает старый чекист? Откуда они могли взяться? Откуда?!

Традиционные ценности могли бы быть порождением того общества, в котором работорговля, рабовладение, публичные побои, вырывание ноздрей, гаремы из крестьянских девок, позорное снохачество как традиция крестьянства, клеймение лбов, травля детей собаками для потехи, — всё это было не просто общепринято, а было государственной нормой. Более того, если говорить о каких-то скрепах как о порождениях так называемого народа… 

Давайте будем откровенны. Невозможно игнорировать тот фаакт, что уровень развития русского крестьянина, крепостного или даже не крепостного, того самого «народа-богоносца» не только в X–XVIII веках, но даже в начале XX века ничем не отличался от интеллектуального уровня туземца Соломоновых островов, Новой Зеландии, Новой Гвинее, народностей Нижнего Конго. Но когда идёт речь о каких-то уникальных ценностях — неизвестных, они не формулируются, их никто не знает. Ни в примитивности России, ни в её дикарстве, ни даже в её людоедстве нет ничего уникального. 

И это говорит человек, у которого полностью Русская Православная Церковь ярко-голубого цвета, где каждый генерал вор, и это уже экспериментально доказано. Просто брали среди этого шойгиного окружения, даже не имея оперативных разработок… Кстати, смешная история. Не имея оперативных разработок, погружали любого генерала в камеру — и через сутки выяснялось, что как минимум миллиардик украден. Какие духовно-нравственные ценности?! У них вся страна говорит матом! 

Нет никаких скреп. Нет никаких ценностей и никогда не было. Это обычная страна, обычная. Только очень несчастная. И уже неспособная выйти из этого круга несчастий, потому что она живёт своими несчастьями и эти несчастья сделала своей главной гордостью. 

Вадим РАДИОНОВ: Но вы были очарованы этой страной, этой империей? «Чистилище», 1997 год. Вы снимаете фильм про первую чеченскую войну.

Александр НЕВЗОРОВ: Вообще нет ничего хуже… Когда я говорю, что если вы хотите о войне узнать какую-нибудь ложь, — обращайтесь к военкорам. И это не пустые слова. Военкором может быть очень хороший и устремлённым к правде человеком, но он физически на неё не способен. Почему? Потому что, оказавшись на фронте, он оказывается в такой теснейшей связке с людьми, в такой близости с людьми, в такой закабалённости их смертями, жизнями, судьбами, ранами, — что он полностью отрезается от какой бы то ни было объективности, от какой бы то ни было способности видеть что-нибудь, кроме своего подразделения или своего участка фронта. Он болеет за него. 

И для него это же не просто информационное деяние. Предательство — это предательство живых людей, с которыми он дружен. А фронтовая дружба действительно штука очень сильная. Поэтому колоссальное влияние. Если бы я не был сам на фронте чеченской войны, наверное, я бы снимал по-другому. Но если бы я не был, я бы не имел возможности воссоздавать.

Но вы знаете, для меня это всё уже дело далёкого прошлого, мне уже не очень интересно про «Чистилище». Разумеется, до тех пор, пока ты не преодолел гравитацию имперской абсолютно культуры, абсолютно расистской, я бы сказал, культуры — потому что «се буде, буде, ибо сей народ богоносец». Не забываем, как много потрудились литераторы, поэты, художники, скульпторы для того, чтобы эту всю ложь увековечить и сделать столь сиятельной и соблазнительной.

Я объясняю: я такой же человек, как и все, и на меня очень многое оказывает влияние. Я, например, самым дурным своим поступкам в жизни я обязан тем влиянием, тем героям, которые формировали меня в детстве. Если бы я своё время не посмотрел кино «Великолепная семёрка», я бы гораздо меньше совершил глупостей. Потому что ложный посыл, ложный позыв вступаться за обижаемых, обираемых, беззащитных и малочисленных — увы, работает в нас всех.

Вадим РАДИОНОВ: А попытки русской литературы, даже в каком-то смысле иногда советской литературы, попытки иногда вырваться из такого восхваления и возвеличивания? Если мы возьмём Шаламова, «Колымские рассказы», Гинзбург –– «Крутой маршрут», Солженицына того же, в конце концов, «Один день Ивана Денисовича» или «Котлован» Платонова. Это история про то, что как раз это пространство может быть совершенно чудовищным. Мне кажется, Шаламову и Платонову это удаётся показать как никому другому. И это тоже русская литература.

Александр НЕВЗОРОВ: Но для того, чтобы это знать, мне не обязательно знакомиться с их творчеством. Мне достаточно холодеющего, маленького, тощего, страшного трупика Мандельштама, который лежит на обочине тракта и которого добивает лопатой или из нагана конвой. Я прекрасно понимаю, к чему приводит бунт. И все эти судьбы, о которых вы говорите, — если вы присмотритесь к тем людям, о которых вы сказали, — это всё люди с чудовищно искалеченными судьбами. И вне зависимости от того, их ли судьбы прицельно калечила Россия или они были искалечены просто потому, что попали в механизмы её стандартной, штатной работы, вот этих государственных двигателей России, — мы видим, что это всё были люди несчастные. Что Россия не способна пощадить.

Мы обязаны, вероятно, здесь приподниматься и видеть не только ту реальность, которую они рисовали (спасибо им за неё), но и то возмездие, то отмщение России, которую они так любили, —  а они все её любили, – на них обрушилось. Вы просто подтвердили, уважаемый, мою собственную мысль. Но мы с вами — ни вы, ни я, ни ещё несколько тысяч дураков, — мы все эти предупреждения, которые нам ваши Шаламовы, ваши Мандельштамы, ваши Платоновы и ваши Солженицыны слали через годы и через века… Они слали через десятилетия нам предупреждения, они кричали нам: ребята, бегите спасайтесь! А мы смеялись, мы не верили, мы думали, что это в прошлом и такого не бывает.

Нас предупреждали все. Нас предупреждал Чаадаев, объявленный сумасшедшим, Новиков. Нас предупреждал князь Курбский. Нас многие предупреждали: бегите, спасайтесь, это страна Милоновых! Это страна путиных. Они будут всё равно торжествовать и устанавливать порядки до тех пор, пока у неё есть возможность шантажировать, возможность накалывать на штыки, возможность размазывать гусеницами. Это их страна.

Вадим РАДИОНОВ: Но есть же выход? Есть пример выхода из чудовищной ситуации…

Александр НЕВЗОРОВ: Есть не выход — есть выезд. Это называется выезд, отъезд.

Вадим РАДИОНОВ: Это нацистская Германия. Она проиграла войну. И, проиграв войну, через очень сложный путь денацификации настоящей, она как бы вышла на совсем другой уровень. Есть пример перед глазами, что может быть и так. Или к России это не относится потенциально?

Александр НЕВЗОРОВ: Вы знаете, я не могу сказать, отнесётся это к России или нет, потому что у Германии не было такого чудовищного опыта систематизированного насилия, какой он был у России и есть у России. Германия достаточно долго была страной великолепной. Страной, где, не забывайте, всё равно зародился настоящий протестантизм, где возникли первые еретики, где интеллектуализм был достаточно высок. Это была страна, которая породила и оформила рыцарство, вложилось, по крайней мере, в понятие рыцарства не меньше, чем Англия или Франция.

В конце концов, мы говорим об этой стране как о стране, которая ещё в XII–XIII веке уже основывала немецкий орден, который защищал тех бедолаг, живших вокруг Чудского озера, которых ходили грабить новгородцы в свои разбойничьи рейды, отбирая светловолосых девчонок, рабов, пушнину, мясо, заготовки. То есть мы говорим о стране очень рыцарской. В России этого не было никогда.

Исцелима ли Россия? Не знаю. Но даже мы помним, что и Германия, несмотря на то, что её лечил весь мир… Весь мир вкладывался в Германию и интеллектуально, и финансово, и военно, и стратегически. При этом кусок Германии был оставлен гнить в лапах русских чекистов, что сильно затрудняло работу. Тем не менее, всё равно Германия страна сравнительно с Россией небольшая. Возможно, опираясь на её древние, давние традиции, вылечить было возможно. В России таких традиций нет. Нет традиций свободолюбия.

Да, у нас есть там всякие замечательные Белинский, Чернышевский. Но вы же сами понимаете, до какой степени они непопулярны, одиозны и уже тогда являлись отщепенцами — для всех, кроме двух тысяч столичных массовок в Петербурге и в Москве. Выпустите Писарева или Белинского где-нибудь на Орловскую ярмарку или Нижегородскую с этим и дайте ему возможность вступить в разговор с купчишками в картузах, у которых «Славен наш Господь в Сионе» — они его не поймут и в лучшем случае побьют просто, а в худшем ещё и сожгут.

Все вольнодумцы, о которых мы говорим, не были всероссийскими фигурами. Они позже стали ими в силу необходимости, культурной традиции и так далее. Но вообще действительно надо понимать, что Россия inkurabile, Россия неизлечима. И только имея эту трезвость…

Вот смотрите, этот обмёныш Кара-Мурза. Слушайте, я всегда в своих «Экстрактах», в «Средах» с благоговением произносил эту фамилию, уважительно, никогда не наезжал. Для меня он был мученик, в тюрьме и так далее. Вы посмотрите, что он говорит! Он утверждает, что Европа только тогда станет современной и мирной, если Россия станет её частью! То есть вот если запихать в чрево Европы всю ту страшную помойку, которой является Россия, запихать в живой организм Европы мёртвый, сгнивший, онкологически заражённый орган России, тогда всё появится. 

Политик на такую слепоту права не имеет. На такую слепоту имеет право полицейский, писатель, балерина, живописец, эстрадный певец. Но не политик, который всё равно должен подходить ко всему с ланцетом безупречной трезвости. 

Вадим РАДИОНОВ: Но Россия сегодня напоминает зону Стругацких в «Пикнике на обочине», где блуждают сталкеры? Насколько это уместная метафора?

Александр НЕВЗОРОВ: Поймите, есть Россия реальная, где жуть, горечь, боль, смерть, где мерзость и мракобесие. Это очень сильно растворено в текучке, это всё стало привычным, это всё уже не колет карман, что называется. Это всё не прижигает кожу. Всё это замаскировано всё равно внешним благополучием Питера и Москвы. Это реальная Россия.

Медийная Россия гораздо реальнее, чем реальная, потому что она вытаскивает основные, принципиально важные факты и из них создаёт картину, которая останется в памяти, останется для тысячелетий.

Медийная картина чудовищна. Медийная картина не оставляет ни малейших надежд на изменения, исцеление, исправление. Притом что люди, которые живут в этой реальной России, может быть, не очень даже понимают, потому что для них то, что мы получаем уже в таком рафинированном, качественном, сортовом, отобранном виде, для них всё замазано и размыто. Они это не ощущают так болезненно. Мы же знаем, что большинство людей в России просто спряталось от этой информации, от этой политики. 

Притом что я не настаиваю, я не говорю: как будет замечательно, если она погибнет, разрушится. Да мне всё равно, честно говоря. Для меня она объект изучения. Меня устраивает любой вариант.

Вадим РАДИОНОВ: Вот эти сталкеры метафорические, которые путешествуют по России… Владимир Осечкин, например, ещё до войны поднял вопросы, опубликовал, обнародовал пыточные конвейеры. Стало известно, что происходит в российских тюрьмах. Наверное, многие догадывались — но здесь увидели. Это была такая шокирующая информация. Вот сталкеры, которые выносят оттуда что-то, обнародуют и дают возможность всему миру это увидеть, — их работа бессмысленна? Или всё-таки осмысленна сейчас, как вы думаете?

Александр НЕВЗОРОВ: Если вы помните «Секунды», я принёс в Петербург свободу, я убивал один запрет за другим. Я убивал и сносил к чёртовой матери запретность, сакральность, священность, недоступность, нетроганность тем. То есть по сути я был тем человеком, который на Ленинградском телевидении научил Петербург свободе. Я понимаю людей такого типа и довольно хорошо их знаю, потому что предметно и научно доказанно являюсь одним из них. Позже я много случайно открывал всяких правд и преподносил их людям.

Что касается сегодняшних сталкеров. Осечкин вообще блистателен. К Осечкину могут быть претензии по части того, что он редко, но может увлечься — как он увлёкся спасением этого подлега-ГРУшника, и потом этот же подлец его пытался скомпрометировать. Но вообще его вклад, его дело, его работа совершенно реально драгоценна. Вот тут по поводу Осечкина у меня нет ни малейших сомнений и колебаний. 

Вадим РАДИОНОВ: Как раз про правду я хотел продолжить. Я был ребёнком, когда выходили «600 секунд», но я хорошо помню «600 секунд». Это было, конечно, новое дыхание на телевидении — то, чего даже я, не осознававший Советский Союз ещё, но тем не менее уже понимал, что происходят какие-то большие изменения. Не знаю, глоток свободы и так далее.

Александр НЕВЗОРОВ: Надо понимать, что он был абсолютно рукотворный, его кто-то сделал. Его сделали вот эти руки и сделала вот эта безбашенность, этот авантюризм, эта беспринципность, эта жестокость. Это сделал я. Как вы знаете, Петербург довольно подло со мной обошёлся, уже когда началась война. Несмотря на всё то, чем он должен быть мне обязан, это мгновенно было забыто, и ни одна тварь даже не вякнула, когда меня шельмовали, обворовывали, возбуждали дела и так далее.

Мы понимаем, что народ штука неблагодарная. Но тогда, действительно, я создавал новую реальность, реальность свободы. Другое дело, что я тоже дико увлекался, будучи авантюристом и не отдающим никогда никому никакого отчёта принципиально. Я мог хитрить, я мог иногда под кого-то подстраиваться — но только в собственных интересах.

Вадим РАДИОНОВ: Вас, кстати, называют первым видеоблогером, потому что формат «600 секунд» — это похоже на то, что сейчас многие делают.

Александр НЕВЗОРОВ: Может быть. Но тогда это была борьба за свободу, была борьбы за право абсолютно любого человека на знание, на информацию. В общем, наверное, я большой молодец.

Вадим РАДИОНОВ: Знаете, в детстве, когда я смотрел, у меня, правда, до сих пор этот вопрос. Может быть, я пропустил, вы объясняли? Как вы умудрялись заканчивать на последней секунде?

Александр НЕВЗОРОВ: А вы просто сами никогда не пробовали. Слушайте, люди выпиливают из костяных шаров, китайские резчики, выпиливают внутри другой шар со сложнейшим орнаментом, который тоже крутится внутри этой орбиты — а внутри ещё один. Вы видели китайские цирки. Вы видели вообще, что человек, который чего-то захотел и имеет сильную мотивацию, всегда и непременно это сделает. Ничего особенно сложного в этом нет. И вот эта сегодняшняя вольность стримов, когда мы знаем, что нет программы передач и что нам не дышит в затылок программный режиссёр канала, который говорит: «Всё, всё! Ребята, у нас через три минуты начинается программа „Ленинград“, всё!» Наверное, это сегодняшних журналистов немножечко отучило чувствовать эфирное время.

А эфирное время вообще совершенно другое, чем любое другое — чем бытовое время, чем военное время. Его и чувствуешь острее, и в нём ориентируешься гораздо легче. Поэтому уверяю вас, уважаемый, это было самым лёгким. 

Вадим РАДИОНОВ: А что было самым сложным? Я понимаю, что у вас большой опыт в том числе рискованных репортажей, история про гроб, в который вы легли, как я понимаю, для того чтобы попасть в крематорий, когда не пускали… Такое некое пренебрежение к смерти или не восприятие её как чего-то сакрального… Психологически для вас что самое сложное было в этой работе?

Александр НЕВЗОРОВ: Нет для меня таких понятий, как «психологически». С моей точки зрения, психология абсолютнейшая лженаука. Я много чего видел в своей жизни. Я никогда не видел психолога, который бы понимал, о чём он говорит. Иван Петрович Павлов оставил нам жёсткий завет отношения к психологам как к чему-то абсолютно даже не второсортному, а десятисортному. Поэтому вообще какие бы то ни было особые раздумья и рефлексия мне не свойственны и никогда не были. Вот такой…

Вадим РАДИОНОВ: А желание промолчать? Вы говорили, что иногда приходилось идти на компромиссы. Но вот желание промолчать — как это, например, делает Владимир Познер? Он практически ничего не говорит. Никогда не было такого соблазна? Промолчи — и, может быть, что-то останется.

Александр НЕВЗОРОВ: Вы знаете, если я был связан… Я же мерзавец. Настоящий, прямо вот мерзавец во плоти. У нас, мерзавцев, свои представления о добре и зле, свои представления о допустимом и недопустимом. И для нас, мерзавцев, очень важны некие моменты, договорённости — то, что у вас, людей, называется честью и так далее, у нас это называется немножко по-другому, но это соблюдается очень свято.

Об очень многих вещах мне до сих пор приходится молчать — именно потому, что когда-то я давал слово не разглашать того, что мне станет известно. О некоторых вещах я молчу просто потому, что никто никогда не догадывался их покупать. Потому что хорошая информация — это ценный товар, и когда меня приглашают на интервью и начинают задавать мне вопросы, думая, что я прямо сейчас выложу всё — нет, ни фига. За это надо отдельно платить. Тогда, может быть, что-нибудь абсолютно эксклюзивное я из себя выдавлю. Но не такое, что было табуировано договорённостями, даже с уже мёртвыми людьми. Мы, мерзавцы, своеобразны.

Вадим РАДИОНОВ: Много вопросов приходит от наших зрителей, начну их зачитывать. Вот спрашивает Илья, например: «Александр Глебович, как вам кажется, каким образом рухнет нынешний режим? Должен ли быть и будет ли свой Нюрберг? И какой вы видите Россию в будущем». Ну, частично мы затрагивали эти темы.

Александр НЕВЗОРОВ: Я Россию не вижу вообще никакой. Я прекрасно понимаю, что красивое слово «империя», а Россия всегда такой оставалась, даже после крушения Советского Союза. Потому что то, что было после Советского Союза, непосредственно Российская Федерация — это была та же самая империя, просто лишённая некоторых провинций. Я прекрасно понимаю, что слово «империя» надо заменять другим. Вообще, всегда идти по принципу апроксимации. Это надо заменить словом «паразития», а не «империя».

Понимаете, у самой России нет ничего. Её полезные ископаемые — ну, может быть, пробки от портвейна где-нибудь в верхних слоях почвы. Всё то, чем она сейчас торгует и оперирует, находится на землях, насильственно и предельно жестоко порабощённых и грабимых много столетий народов. Если им вернуть их собственность вместе с их недрами, Россия будет одной из рекордно беднейших стран. Вот этот государственный беспредел сам собой прекратится. Но для этого необходим её, как мне кажется, неминуемый распад.

Вадим РАДИОНОВ: А в случае распада России какая-то её часть может стать симбиотом? Или исключительно…

Александр НЕВЗОРОВ: Не знаю. Поймите, здесь есть столько внезапных факторов. Давайте сейчас не будем на эту тему фантазировать, это всё равно, грубо говоря, пустое занятие. Мы с вами живём в такое поразительное время, которое даёт возможность не придумывать вираж и поворот истории, а его пережить. Просто надо набраться терпения и кому-то пристегнуться покрепче, а кому-то отстегнуться получше.

С вами хорошо говорить, вы молодец, умница. Но вот тут уже мне со всех сторон делают всякие такие знаки…

Вадим РАДИОНОВ: Тогда быстро блицем пройдусь по вопросам, которые есть. Нергиз спрашивает, вопрос Александру Глебовичу. «Если путин отдаст всё, что забрал, и даст вам столько, сколько скажете — будете ли вы его поддерживать?» Вот такой вопрос. Готовы ли вы его в каком-то смысле поддержать?

Александр НЕВЗОРОВ: Я мерзавец, но я не ассенизатор. Вот плавать в путинском говне я точно совершенно не буду никогда. Ни в каком и ни под каким видом.

Вадим РАДИОНОВ: Вопрос про Алексея Венедиктова: почему вы перестали сотрудничать с Венедиктовым и «Живым гвоздём»?

Александр НЕВЗОРОВ: Потому что я не считаю, что любой человек, который находится в пределах физической досягаемости путина, может быть от него независим и не работать на него. Я слишком хорошо знаю систему. Я слишком хорошо знаю путина. Я слишком хорошо знаю ФСБ, чтобы я мог поверить в сказки о том, что сейчас на территории России есть люди, которые действуют по собственному умышлению и по собственной воле. Я слишком хорошо знаю эту систему, она не оставляет в живых никого. Поэтому я просто потерял доверие.

Вадим РАДИОНОВ: Ещё два коротких вопроса. Давно ли вы плакали — и плакали ли вообще? И когда вам в последний раз было по-настоящему страшно? Вопрос тоже из чата.

Александр НЕВЗОРОВ: Ну, у меня Урбах — Вите, это синдромчик такой, он связан с проблемами… Ну, это уже потом, когда будут вскрывать мой мозг, препарировать, секционировать, формалинизировать — посмотрим, что у меня в каком состоянии амигдала — миндалевидное тело, corpus amygdaloideum. Тогда можно будет делать вывод о степени синдрома Урбаха — Вите. Мне если может быть страшно — мне может быть страшно за близких. Но сам я совершил в своей жизни такое количество отчаянных глупостей… И «отчаянных» — это, наверное, ключевое слово, а «глупости» уже второе слово. А какой был первый вопрос?

Вадим РАДИОНОВ: Когда плакали?

Александр НЕВЗОРОВ: Я вполне могу расплакаться, меня нетрудно умилить, меня нетрудно тронуть. Я с трудом, наверное, удерживаюсь от слёз, когда читаю или вижу какие-то потрясающие репортажи или потрясающие подлинные видео с фронта, с освобождённых украинцами от русских земель. Я, как все нормальные, как все обычные люди, подвержен этому. Да, я холодная гадина и рептилия, но у меня есть, скажем так, вторая составляющая, вполне человеческая.

Вадим РАДИОНОВ: Спасибо вам большое за то, что нашли время и вышли в наш эфир, Александр Глебович.

Александр НЕВЗОРОВ: Слава Украине!

Вадим РАДИОНОВ: Александр Невзоров был с нами сегодня на прямой связи.

Александр НЕВЗОРОВ: До свидания, уважаемые.

Вадим РАДИОНОВ: Всего доброго.